ПОСЛЕДНЯЯ ХЕВРА

В поселке было постоянное движение: кто-то возвращался из мест заключения, кого-то убивали или он просто пропадал, так что все время менялись заводилы и вожаки, бугры и хозяева ночных улиц и малин. Самое интересное, что в детской уличной среде тоже многие стремились все это повторять, и из-за этого шли серьезные войны, порой жестокие и бессмысленные внешне, но за этим стояла память и законы зоны и места, на котором вырос поселок со странным названием Краслаг.
Наши вожачки носили клички, умилявшие своей детскостью и мягкостью: Гутя, Ганя, Пека, Бека, Ивлик и др. Ребята с этими славными кличками детского сада сходились в схватках с такими же рыцарями финки и кастета на улице после танцев, где-нибудь на границах поселков или вторгаясь на чужую территорию. В обычной жизни они были обычными школьниками, но вечером преображались и превращались в вожаков и судей, не терпевших сопротивления и бившихся за свою власть отчаянно.
Один раз я попался днем в руки одному из таких героев возле клуба гидролизного завода. Уйти я не успел – пять человек на велосипедах оттеснили меня к ограде танцплощадки и прошлись по моей голове шлангами с наконечниками из автомобильных свеч. Меня били за то, что я был чужой. Когда я пришел в себя и зашел в школу через улицу, чтобы смыть с головы кровь, мне сказали, кто меня бил. Моя улица по-своему ответила обидчику: очень больно, когда стреляют пшеницей в мягкое место, да еще прилюдно, на танцах. Мои мстители тоже были на велосипедах, и место было то же самое: у танцплощадки на «гидролке». Стреляли из поджиги, самодельной пищали, заряженной головками спичек и пшеницей. Было много шума, и велосипедисты поставили рекорд скорости, возвращаясь с места событий домой.
Но все это было в моем подростковом мире, а вот парни постарше решали проблемы другого плана и другой значимости. После фильма «Весна на заречной улице» один паренек ушел из своей «кодлы» и стал учиться в школе рабочей молодежи. Ему намекнули, что так просто не уходят, и его никто не отпустит. Парень успел позаниматься боксом и стоял на своем. Тогда решили его убить, но так, чтобы самим остаться нипричем.
Поздним зимним вечером, после десяти, меня вызвали свистом и криками ребята нашей улицы, и сильный Сашка крикнул: «Хевра! Всех зовут! Я побежал со всеми на лесозавод к бане, рядом с которой была школа рабочей молодежи. Когда мы бежали, я видел, как по улицам бегут взрослые мужики и парни. Возле школы стояла толпа, в которой сновало несколько «блатных» и «приблатненных», подбадривавших толпу, обещая пустить кровавую юшку одному человеку. Зачем я здесь – я не понимал, очевидно, действовали законы стаи, и я был ее частью.
Все кончилось весьма прозаично: на крыльцо школы вышли несколько парней и с ними тот, кого хотели наказать. Потом вышел молодой местный милиционер, достал из кобуры свой тэтэшник и выстрелил вверх, предложив разойтись. Народ замер, выстрел повторили, и тогда кто-то крикнул по-украински: «Тикай!». Назад бежали быстрее, и я радовался, что парень победил, не струсил. Закон «хевры» поставил последнюю точку выстрел милиционера.