Сквозь годы, разочарованье,

В душе живёт себе признанье

В том, что уже издалека

Не отпускает та рука.

ШЛЯПКА

Эту шляпку из белой хлопчатобумажной пряжи «Снежинка» связала мне сестра. Поля шляпки следовало бы крепко накрахмалить, или высушить, предварительно пропитав в сахарном сиропе. Но сделать это мне было лень. Ажурные поля свисали на лоб мягкими складками, спасая нос от палящих солнечных лучей, что меня вполне устраивало во время сельскохозяйственных работ, куда нас гоняли под лозунгом «Город – селу!» Шляпка с висячими полями была оригинальной, а потому приметной. Девчонки просили примерить её, а женщины постарше рассматривали, пытаясь разобраться в технике вязания.

Помимо сельхозработ шляпка бывала со мной на Столбах, сплавлялась по Мане и вообще являлась моей достопримечательностью!

На турбазе в Сочи, куда мне однажды довелось съездить по «горящей» путёвке, меня так и прозвали – шляпкой. Эй, шляпка, пора на обед! Эй, шляпка, не заплывай далеко! Эй, в шляпке, не отставать! На чёрно-белых фотографиях той поры она смотрелась ярким и нарядным пятном. Одним словом, в шляпке я была гораздо привлекательнее, чем без!

Особо дальние путешествия мне были не по карману. Но случилось так, что в круизе на теплоходе по Средиземному морю довелось побывать если не мне, так моей шляпке, которую у меня попросили напрокат!

О! Наверное, она видела многое!.. Минуя проливы Босфор и Дарданеллы, посетила греческие Афины, проплыла вдоль берегов Италии, заглянув в Рим и Флоренцию, послушала «Марсельезу» во французском Марселе, увидела корриду в испанской Барселоне, вдохнула горячий воздух Африки, полюбовалась красотами острова Крит и впитала в себя солёную пыль Средиземного моря…

Жаль, что сама шляпка ничего не могла поведать мне об увиденном. А временная хозяйка шляпки, которую я пыталась расспросить о путешествии, так и не смогла припомнить, видела ли она «Пьету» Микеланджело в Римском соборе св. Петра, а подлинного «Давида» во Флоренции?

— Ах! Там столько было всяких скульптур, разве всё упомнишь,- утомлённо говорила она.

— А как же общечеловеческие ценности?- думала я, глядя на безмолвную шляпку. — Ты надеялась, что едешь мир посмотреть, а оказалось, что съездили тебя и себя показать…

Но шляпка невозмутимо качала накрахмаленными полями, ветрено вырываясь из моих рук. Возможно, она представляла себя лёгким парусником, плывущим по волнам далёкого синего моря…

«ЮДИФЬ»

Живописью эпохи итальянского Возрождения я увлеклась с юности. Боготворила «Джоконду» Леонардо да Винчи и очень сожалела, что не смогла увидеть её в 1974 году, когда картину привозили из Франции на выставку в Токио, а затем несколько дней экспонировали в Москве, в музее им. Пушкина, куда на встречу с ней выстраивались многокилометровые очереди. Далека столица… А уж Париж с «Лувром» – тем более.

Мне близка такая оценка этого шедевра, когда впечатлительные и дотошные искусствоведы, рассматривая Мону Лизу, вдруг обнаруживали, что это ОНА с усмешкой рассматривает их. Взгляд следит за зрителем. От него не укрыться. ОНА знает все сокровенные тайны каждого. Так мог бы смотреть на нас сам Леонардо. Мудрец, подобный Богу.

С «Юдифью» мне повезло больше, потому что она – сокровище нашего «Эрмитажа». Не каждый музей мира может похвастаться подобным произведением. Мастер эпохи Возрождения Джорджоне оставил после себя лишь 6-8 бесспорно принадлежащих ему картин, ни одну из которых он не подписал. О его жизни сохранилось мало сведений. Родился около 1477 года, умер от чумы в 1510 году. Ни родители, ни фамилия не известны, потому принято называть его по месту рождения – Джорджо да Кастельфранко, или Джорджоне. В скупых воспоминаниях современников его пение и игру на лютне называют божественными. А «Автопортрет», который находится в музее г. Брауншвейг в Германии, неоспоримо свидетельствует о его внешней красоте.

Художник, по-видимому, был беден, так как его «Юдифь» написана не на специально предназначенной для этого дубовой или еловой доске, а на дверце стенного шкафа, наверное, по заказу какого-нибудь венецианского патриция. Дерево, даже специально подобранное для картины, с течением времени начинает разрушаться, рассыпается в труху, подточенное личинками жука-короеда. Поэтому в 19-м веке многие картины были переведены русскими реставраторами с деревянной основы на холст. Это чрезвычайно сложная и кропотливая работа. Лицевую сторону картины покрывают особыми составами, наклеивают несколько слоёв бумаги и ткань. Потом оборотная деревянная основа картины полностью удаляется до тонкой скорлупы краски, то есть непосредственно до художественного изображения, которое затем грунтуется и с большой осторожностью с помощью особых клеёв переносится на холст. «Юдифь» тоже подверглась этой сложной процедуре. Тогда и обнаружились следы петель и заделанное отверстие от замочной скважины.

В марте 1967 года было принято решение подвергнуть реставрации ещё и лицевую поверхность картины. Этому событию предшествовали горячие споры сторонников и противников реставрации, слишком уж бесценно это произведение, которым вот уже пять веков не перестают любоваться люди.

Но за эти столетия картина успела побывать во многих руках. Один из владельцев приказал её расширить, пририсовать ещё одно дерево, кусок горы, часть пейзажа. Другому чудаку взбрело в голову все травинки и кирпичики обвести золотом. Живопись покрывали множеством сильно загрязнённых лаковых плёнок, искажавших её подлинную красочную гамму. Особенно навредил жёлтый, специально подсвеченный лак – в конце 19-го – начале 20-го века была такая своеобразная мода.

Так что за годы своего существования авторская роспись оказалась спрятанной под многочисленными поздними записями и напластованиями лаков, как под грязным покрывалом. Живопись потеряла глубину, объёмность, стала плоской, и уже невозможно было различить, что изображено на заднем плане – долина или залив.

Но реставрация – это, несомненно, риск. Ведь переведённые на холст картины ведут себя особенно капризно. В 1968 году начались эти сложные работы, за которые взялась опытнейший реставратор «Эрмитажа» А.М.Малова. Расчистки с помощью скальпеля и микроскопа длились два с половиной года. Лаковые плёнки (общей толщиной до одного миллиметра!) снимались с бесценной живописи слой за слоем, одновременно накапливались научные данные, состояние живописи изучалось в инфракрасных, ультрафиолетовых, рентгеновских лучах. Между делом Александра Михайловна отреставрировала ещё пятьдесят картин, чтобы отвлечься и отдохнуть. Столь сложной и ответственной была работа над «Юдифью». В 1971 году работы были завершены, и картина засияла подлинными красками. Всё сделано безукоризненно, полотно не подновлено, каждый видит, что картина старая. Работа А.М.Маловой очень высоко оценена во всём мире, считается, что реставрационные работы подобного масштаба случаются раз в столетие.

«Юдифь» вернули зрителям незадолго до 500-летия со дня рождения художника. И в 1978 году я поехала в Ленинград. Программа турпутёвки была насыщенной: Русский музей, Петропавловская крепость, Исаакиевский собор, Петродворец, Пушкинские места… Ничего не хотелось упустить. «Эрмитаж» планировался на пятый день, и этот день, наконец, настал!

Но в план выпавшей на мою долю экскурсии нужные мне залы не входили. Мы шли мимо античных скульптур, шпалер. Рыцарский зал, Малахитовый… А потом экскурсовод посоветовала мне держаться окон и Невы. И я почти бежала к заветной цели, слегка сдерживаемая моей попутчицей, Валентиной Михайловной. Остановившись перед входом в залы искусства эпохи итальянского Возрождения, я выбрала маршрут – влево, по часовой стрелке. И начались встречи! «Мадонна Литта» и «Мадонна Бенуа» Леонардо да Винчи. Расположены особняком в центральной части зала. Прекрасны! Близки и доступны! Дальше на стене – молодая, красивая и нежная «Мадонна Конестабиле» Рафаэля, которая, на удивление, оказалась совсем маленькой против той репродукции, что висела у меня дома. Она тоже, как и «Юдифь», в 19-ом веке была переведена с дерева на холст. Когда реставраторам открылась оборотная сторона живописи, оказалось, что на первоначальном наброске Рафаэль изобразил свою мадонну с плодом граната в руке, а потом, видимо, решил придать ей более глубокий смысл и заменил плод раскрытой книгой, к которой тянется ребёнок. Такие вот тайны реставрации! Сейчас в музеях уже стараются не переводить картины на новую основу, а всеми силами сохраняют старую, на которой живопись родилась.

Ноги несли меня дальше – мимо встреч, мимо удивления, ведь где-то ждала главная цель – «Юдифь». И я спешила к ней, всё остальное откладывая на потом. На минуту замерла около «Скорчившегося мальчика» Микеланджело. Я и не знала, что он в «Эрмитаже»! Статуя осталась незаконченной мастером – шершавый мрамор, следы от резца. Это сделано руками гения. Восторг сопричастности плескался в душе, вышибая слёзы.

Подхожу к бабульке – дежурной этого зала, спрашиваю: «А где «Юдифь»?» «Вот эта?- она в ответ показывает мне цветной буклет, изданный к 500-летию со дня рождения Джорджоне.- Это дальше, милая, иди туда». Прошу продать мне этот буклет, но бабулька приберегла его для кого-то, продать отказывается. А я бегу дальше уже в обратном направлении – по соседней галерее дворца, делая круг по дорогим моему сердцу залам, продолжая поражаться и удивляться. Тициан! «Кающаяся Мария Магдалина», так похожая пышнотелостью на мою тётку – тётю Марусю! Рядом – «Св.Себастьян», огромное полотно, почти осязаемая мученическая боль. А вот и «Даная», осыпанная золотым дождём Зевса. На миг замираю и вновь тороплюсь, спешу, лечу.

И, наконец-то, почти в конце пути вижу ЕЁ!.. Слёзы непроизвольно катятся по моему лицу, застилая её облик в винно-красных одеждах и голубизну небес. Счастливые и неповторимые мгновенья души! Моё лихорадочное состояние передалось и моей попутчице – Валентина Михайловна тоже хлюпает носом, вцепившись в мой рукав!

В основу картины положен библейский сюжет. Ассирийские войска осадили иудейский город Ветилую. Но молодая вдова Юдифь, охваченная патриотическими чувствами, надела свои лучшие одежды и со служанкой пробралась в стан врага. Красотой и умом она очаровала вражеского полководца Олоферна и после ночного пира, отрубив ему голову, возвратилась с этим страшным трофеем в крепость. Войско завоевателей, лишившись предводителя, в панике бежало. Юдифь здесь – народная мстительница, освободительница. В её руке меч, а под босой ногой – отрубленная голова врага. Но её лицо совершенно спокойно. Как странно. Как может женщина быть вот такой?! О чём она думает? Какая она? Ах, если б она подняла веки и взглянула! Изображение потрясает своей тайной, благородством, загадочностью образа и … ожиданием её взгляда.

В Дрезденской галерее в Германии хранится «Спящая Венера» Джорджоне. Картина, не менее странная, чем «Юдифь». Вдали видны холмы, постройки, которые кажутся необитаемыми. А на тёмно-красном с белой атласной подкладкой покрывале безмятежно спит прекрасная обнажённая женщина, как естественная часть этой природы, как трава, листва, согреваемая солнцем и ласкаемая ветром. И она так же, как Юдифь, не смотрит на зрителя, завораживая его ожиданием этого взгляда.

Ещё одна загадочная картина Джорджоне «Сельский концерт» находится во всемирно известном музее – Парижском «Лувре». На картине изображён пикник, в котором участвуют одетые мужчины и обнажённые женщины, ни одна из которых не смотрит на зрителя. Изображённые люди естественно соседствуют, не замечая странности происходящего. Кажется, что мужчины даже не подозревают о присутствии этих женщин. Может, это музы или нимфы – олицетворение природы, незримо присутствующие у источника, одухотворяющие игру музыканта? Ведь одна из них держит в руках свирель.

Джорджоне не оставил после себя ни писем, ни рукописей, ни записанных с его слов каких-либо суждений или заметок. Зато оставил нам картины-загадки, которые из века в век волнуют исследователей и простых зрителей своей тайной.

Любуюсь «Юдифью»! Она всё так же невозмутимо спокойна, а душа её – недосягаема. Картина очищена от пыли пяти веков, лишь на голубизне неба оставлен маленький грязный квадратик, как напоминание о том, какой зрители видели её в прежние годы. С трудом отрываюсь от долгожданного свидания и вновь иду по тем же залам, уже спокойно и внимательно осматривая знакомые по книгам произведения. Если бы в самом начале, при входе, я свернула правее, то сразу же увидела бы её. Но, видимо, так было угодно судьбе.

В зале со «Скорчившимся мальчиком» или «Мальчиком, вытаскивающим занозу» (единственной работой Микеланджело в нашей стране, что я выяснила уже позже) ко мне устремляется бабулька, соблазнившись-таки на случайный заработок! И я заполучаю желанный буклет.

Постояв ещё раз перед «Юдифью», но так и не дождавшись, чтобы она взглянула на меня, я ухожу из «Эрмитажа»!.. Гуляю по набережной Невы. Любуюсь «Медным всадником», Атлантами, стою, задрав голову, у Александрийского столпа. Прощаюсь, в надежде вернуться сюда, спустя годы…

Ну, пригласите меня в «Эрмитаж», Дрезденскую галерею или «Лувр»!..

«Что значит слишком далеко?

О чём тут рассуждать?

Где далеко от Лондона,

Париж – рукой подать!»

Это слова Льюиса Кэрролла, автора «Алисы в стране чудес». Но в них нет ни словечка про тысячи километров до Сибири…