С рыбалкой повезло – мы жили посреди трех рек: до большого Кана было с полкилометра, но рядом была его протока, на которой была стоянка лодок, и через нее на остров была перекинута по воде бона с мостками, по которой мы ходили загорать, играть в футбол и жечь костры по вечерам. И еще рядом текла Тарайка, река, по которой с протоки пускали бревна со сплава и в которую сливал свои отходы гидролизный завод, но рыба в ней была, и с Тарайки в середине мая начинался лов на удочки с моста, с бон и просто с берега. Ловился в основном елец, иногда сорожка, а если поискать – можно было нарваться на стаю окуней, и тогда наступал праздник азартной ловли сильной и красивой рыбы.
Удочки были у всех, кто носил штаны и считал себя пацаном или мужиком. Некоторых река кормила, например, китайца Васю, потерявшего руку и научившегося ловить одной на две удочки из бамбука. Ловил он мастерски по два-три двухлитровых бидончика рыбы, которую продавал возле магазина знакомым бабам. Так он поддерживал свою семью, но это было летом, на что он жил зимой – мы не знали. Конечно, его спасал огород, на котором гнулись жена с детьми спозаранку и до шести вечера.
Если встать с утра пораньше, то можно было пробежаться по бонам и надергать налимчиков, которым нравилось забираться между бревен и там отдыхать. Опускаешь леску с крючком и грузиком, и он сразу же хватает червяка, остальное было просто. А бон было великое множество, и каждая была связана из трех или четырех рядов из бревен встык, соединенных скобами и связанных тросами. Боны направляли лес по реке в сторону лесозавода. В двух километрах от поселка была знаменитая скользящая бона длиной несколько километров, она перегораживала большой Кан, возле которого и образовался наш город Канск.
Летом, когда теплела вода в реке, мы начинали искать рыбу под корягами и колоть ее вилками, привязанными к палкам. Нужно было найти корягу на дне, поддеть ее ногой и ударить метко и сильно по рыбе ближе к ее голове. Иногда налимы попадались по килограмму весом.
Доставалось налимам и глубокой осенью, когда замерзала обмелевшая протока. Мы бегали по тонкому льду с топорами и на небольшой глубине находили налимов, отдыхавших на песке. Здесь нужно было бить обухом по льду над головой налима, и, когда он оглушенный, поворачивался набок, быстро прорубить лед и вытащить рыбу руками. Такая рыбалка была только один-два дня, потом лед становился толще и спасал налимов от нашествия пацанов с топорами и колотушками.
Азартным был лов пескарей на перекатах на большой реке, где можно было поймать и хариуса, но очень редко – возле города его было мало и надо было подниматься далеко вверх по реке, а это было нелегко, река была быстрой и сильной. Но чем выше по реке – тем больше было рыбы, так как там были острова, по берегам рос лес и было мало деревень.
В селе Бражном на другом берегу реки было несколько домиков, и в одном жила моя родня: бабушкин брат дед Сергей, как мы его звали, и его жена тетя Шура. В Сибири брата бабушки называют обычно дядей, но вот мы звали так: дед и тетя, хотя они были мужем и женой.
Домик, вернее хижина деда Сергея, выходил крыльцом к курье, заросшей протоке, имеющей связь с рекой, но без течения. Когда я гостил у деда и тети, то утром, когда солнце начинало пробуждаться, дед Сергей успевал первым подкрасться к двери и посмотреть на двор, вернее на курью, протянувшуюся метров на сорок от крыльца. Убедившись, что на курье сидят дикие утки, дед снимал двухстволку со стены и прицеливался, выжидая удобный момент. Дед в прошлом был заядлым бильярдистом и с одного выстрела бил не меньше двух чирков или серых уток, попавших в котел тети Шуры.
От выстрелов деда просыпался двор, и из сарая выбегали куры, свиньи и утки, но домашние, белые, и все бежали к крыльцу. Дед выходил и давал мне команду взять ведерко и одноручное весло. Прямо от крыльца мы отплывали в корыте из листа железа и двух досок и собирали стреляных уток, потом дед доставал корчажки или морды, сплетенные им же самим, и вытряхивал их них карасей и гольянов, набившихся в них за ночь. Дед вытряхивал морды прямо в лодку-корыто, я выбирал самых крупных карасей, а на берегу металось живое хозяйство, кудахтая и хрюкая. Мелкая рыбешка доставалась стае. Так с утра я получал работу и прямо на весле чистил карасей для сковороды, тетя после завтрака щипала уток и варила похлебку к обеду, а дед начинал чинить и вязать сети. Вот это была жизнь! О приключениях деда Сергея я расскажу отдельно, они этого стоят.