«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЖИЗНЬ!»

Итак, мы сплавились по Мане! Как говорит Шура – «активный отдых»!

Сплавлялись впятером, плохая погода не удержала дома только самых «ленивых» – Шуру Проскурина, Вовку Рязанцева и меня. Ещё двое примкнули с моей работы – Коля Романенко и Тоня Макоткина. Доронин, обещавший скобы, не явился. Так что тросик оказался единственным комплектующим изделием для вязки плота. Но оптимизма-то нам не занимать!

В электричке радостным воспоминаниям не было конца: А помнишь? А помнишь? В Маганске с транспортом повезло – весело погрузились в кузов грузовика, по пути ещё насобирали народу – полна коробочка! Доехали засветло. Как только спустились с горы к Мане, все чужие вылезли. А нас водитель подвёз до Берети, знакомым оказался. Начали выгружаться, смотрим – лишний рюкзак! Ну и растяпы те, что первыми вылезли. Пришлось забрать эту потерю с собой. В рюкзаке оказались скобы, три бутылки водки, транзистор, одеяло и прочее. Тяжеленный, надо сказать. Мальчишки тащили его по очереди. В одном месте в темноте так некстати сбились с тропы, пришлось выбираться напрямик, то есть как обычно: «Куда ты завёл нас, проклятый старик? – Идите вы на фиг, я сам заблудился!»

Добрались, наконец, до нашей поляны на берегу. Костёр, гитара – всё перепели!.. В первый вечер Шура горло рвал, в перерывах потчуя нас новыми анекдотами, каждый из которых в его исполнении превращается в сценку с распределением ролей, фраз и гримас, с выпивкой и закуской. Звонит еврей по телефону: – Это вы в прошлое воскресенье спасли нашего Сёмочку? – Да, я. – А где же кепочка?

Шурину лучезарную улыбку украшают даже кривые зубы, а за бесшабашную баламутность прощаются не только систематические поиски носков, которые он обычно ищет по всей палатке, наступая на засыпающих коленями, локтями, а находит, как всегда, в собственном кармане. Но прощается даже полупустой портфель, порой заменяющий ему полновесный рюкзак!

Уснули часа в четыре, а в восемь я их расшевелила – погнала вязать плот (иначе к рабочему понедельнику в Красноярск не успеть). Явились те за рюкзаком. Шура во всех подробностях начал рассказывать им рюкзачную эпопею! Мол, тащим мы из последних сил этот рюкзак, ну, думаем, одна бутылка наша, а уж как с тропы впотьмах сбились – думаем, две бутылки наши… Те вдруг безропотно отдали. А восторг наших мужиков нетрудно представить! Мана в начале июня такая полноводная, мутная, мчится с большой скоростью. А уж какая холодная, даже смотреть – дрожь берёт. Честно говоря, тут уж без водки никак…

Ловили брёвна и вязали плот долго, часов до трёх дня, да это и понятно – трое всего мужиков-то. Скоб только шесть штук раздобыли, потому плот получился лишь из пяти брёвен, почти квадратный, из-за чего трудно управляемый. Но это нас не пугало, мы спешили вперёд к опасностям и приключениям!

Ненадолго причалили у Берети. Купили картошки, капусты, хлеба и водки, которая ещё дома планировалась. И с лёгким сердцем отправились в путь. Такая красота!.. Среди скал то профиль Пушкина мерещился, то гнездо с каменной птицей, то замок старинный…

К вечеру Шура прилёг на надувастик. А мы решили пристать к берегу, пока не стемнело, так как ни одного фонарика у нас с собой не было. Но зацепились за свесившуюся с берега берёзу, и мачта всей длиной ахнулась на плот, потому что за неимением скоб была укреплена ненадёжно – лишь тремя кипирками на распорку. Как Шура жив остался – ума не приложу. Причём, даже проснуться не соизволил! Слава богу, что плот в момент падения мачты развернуло так, что он оказался на носу, а не на корме.

В дальнейшем все наши злоключения свершались только в то время, когда Шура спал. Видимо, Мана никак не хотела его отпускать – это был его прощальный сплав, через месяц он уезжал в свой родной город Омск, где его ждала давняя, ещё студенческая любовь.

К более удобному берегу нам удалось пристать лишь в одиннадцатом часу. Но успели до темноты и палатку поставить, и костёр организовать. В субботний вечер на гитаре играл уже Рязанцев. Мужики пили дармовую водку, а потом у некоторых (не буду показывать пальцем на Шуру!) дошла очередь и до ЭМЦ, что в переводе означает – технарь из Электромашинного цеха. Так что уложить их спать не было никакой возможности, не смотря на то, что отчаливать назавтра нам предстояло с рассветом. Исчерпав всё своё красноречие, я махнула на них рукой, и мы ушли в палатку, а Шура с Вовкой ещё долго горланили вдвоём у костра.

Утром подняла их в пять часов. Шуру пришлось за ноги вытягивать из палатки, правда уже не из «курятника», так как после первой ночёвки на берегу я заштопала чёрными нитками его многострадальный красный пуховик!

Погрузились. Холодища, воздух – плюс 9-10 градусов, вода – плюс 7 (Романенко брал с собой термометр). Туман. Шура полез досыпать в «собачатник», который мы ставили на плоту. А мы развели костерок на борту, разогрели чай. Романенко принялся выколупывать из котелка оставшиеся рожки. Кстати, у него этот сплав тоже последний – уезжают с женой в Никополь, на родную Украину. Только успел Коля «доклевать» свои рожки, а мы с Рязанцевым съели по пласту от булки, с маслом и мёдом, как начались заторы – справа, слева, поворот реки – и впереди тоже залом. Плот идёт боком. Я в панике ору, чтобы разворачивали. А они сидят, кабаны. Ведь когда ж это было, чтобы нам не везло?! Да и не успеть уже развернуть… Рязанцев тихо говорит: «Надо будить Шуру». Я в переполохе трясу палатку, но его после ЭМЦ разве разбудишь? Романенко вряд ли понял, что нас ждёт, опыта-то у него маловато. Антонина вообще впервые плывёт, с полным доверием. А Рязанцев понадеялся на авось…

В конце-концов я, осознав всю безнадёжность ситуации, обречённо сказала, что беру на себя транзистор. Шли в лоб на затор, на торчащие брёвна. Рязанцев потом хохотал, вспоминая, как я металась и как перед затором стихла! Ударились тем боком, на котором стояла палатка. Противоположный край пошёл под воду. Костёр смыло. Смыло хлеб, сахар, мёд, обувь… Антонина так и не успела съесть свой бутерброд и в этой панике приляпала его мне на спину!.. Рязанцев ухватил свои котелки. Плот накренился на сорок пять градусов, вода захлёстывает, брёвна налетают. Надувастик поплыл – красивый такой на тёмной и мутной реке! Из палатки с дикими глазами выныривает Шура, морда заспанная, опухшая, с гитарой в руках. И вдруг совершенно ненормально хохочет. Я думаю – свихнулся что ли? Он переворачивает гитару, а в ней ведро воды! Выскочили на ненадёжный зыбкий залом, мои колени от холода и страха – ходуном, хоть руками их держи. Тоня выхватила свой рюкзак с чужим фотоаппаратом. Романенко выбросил на залом палатку, я уж думала, что не рассчитаюсь за неё на работе, поймал в водовороте мою косметичку – лови! Всё тяжёлое, мокрое: одеяла, куртки, спальники. Рюкзак с продуктами тоже успели спасти, но всё уже размокло. Съедобного осталось – лишь картошка, капуста, да банка тушёнки. Жить можно. Срезали «собачатник».

Темно в глазах. Неужели это происходит с нами?! С нашим-то опытом? В Шуре проснулось чувство юмора: «Что за команда? Стоит капитану уснуть!..» Потерпели потери. У Шуры – рюкзак, кроссовки и недоеденная банка «Ряпушки», которую он никому не давал, но постоянно рекламировал! У Рязанцева наиболее ощутимые – уплыли надувастик, хромированный топор, обувь, посуда, крышки от котелков, нож. У Романенко – топор, кеды, посуда. У меня – посуда, полотенце, мыльница с золотой рыбкой, а самое печальное – ключ от комнаты. Благо, запасной я оставила Колиной Наде, чтобы Ночку мою кормила. У Тони – только посуда. Шура по ходу жизни всё же успел вынести мне благодарность за свой транзисторный приёмник! А главное, целы были мы сами.

Плот никак не удавалось вызволить, едва успевали отталкивать новые брёвна. Бились, бились, а потом, видимо, какое-то бревно снизу зацепило, да парни вовремя жердями поднажали. И плот вывернулся. Целый! Рязанцев с Романенко успели заскочить на него, а Шура попытался удержать верёвкой, но… И уплыли наши мальчики!.. А мы, как ёжики в тумане, остались на заломе. Взялись с Тоней всё выжимать да аккуратно складывать. Шура, проявляя активность, взял верёвку и пошёл искать пару брёвен для нового плота, чтобы как-то добраться до берега. А я с тоской смотрела ему вслед, предпочитая навсегда поселиться на заломе!

Вовке с Колей с горем пополам удалось пристать к берегу. Руль остался только один, потому плот лишь кружило. Пришлось тянуть его, как бурлакам, за сохранившийся полиэтилен. Ребята, конечно, окоченели. Неподалёку оказалась чья-то стоянка. Вовка без лишних разговоров выдернул из чужой палатки одеяло. Хозяева заорали, было, спросонья, а потом видят – знакомые рожи! Оказалось, что это те, с рюкзаком. Давай измываться над нашими: лишними, видно, оказались те две бутылки!

У них с собой была резиновая лодка, а на противоположном берегу – лесничество. Уже хотели плыть туда за помощью. Но лесники сами на нас наткнулись и с подтруниванием, насмешками доставили на лодке к плоту. И лишь тут мы, наконец, вспомнили о фотоаппарате, чтобы запечатлеть наше кораблекрушение для истории!

Отремонтировали рули. Погрузились. И снова в путь! Ведь жизнь прекрасна и удивительна (если выпить предварительно)! Быстро организовали костёр. Благо, те ребята дали нам топор, а другие с берега бросили пол булки хлеба. Начали варить щи, запах которых подтверждал то, что мы живы, здоровы и даже аппетита не потеряли! А плот, хоть и расхлябан, но цел. В щелях на наше счастье, застряли две чашки, одна ложка и моя поварёшка! Вокруг красота, кукушки кукуют, чистейший воздух, солнце. Вдоль берега цветы – огоньки, марьины коренья, черёмуха благоухает!..

Рязанцев временами задумывался, а мы вязались с вопросами: о чём печаль? Его капризная жена Лариса оставалась дома с маленькой Настей, в субботу ей нужно было в ателье на примерку нового платья, но он заранее знал, чувствовал, что платье ей непременно испортят, то есть не угодят. Весь сплав гадали: испортят – не испортят, угодят – не угодят?! Зубы мыли! Но и он в долгу не оставался!

От рулей больше не отходили. Повторения никому не хотелось. Но испытания наши всё не заканчивались. Ситуация повторилась. Снова шли в узком коридоре между заломами. Сплошные «гребёнки» торчат, того и гляди «причешут», нас то влево кинет, то вправо. Мы с Тоней, как дуры, по плоту мечемся (я с транзистором!) А Шура надел на себя всё, что осталось из шмуток, сверху дождевик и встал на носу, приготовился прыгать, если что! Вот так капитан, вот так «пример» для команды!

Если бы плот развернуло поперёк течения, нас бы или «причесало», или в тот завал, который был впереди, мы врезались бы боком, как утром. И уж тогда утопили бы всё, так как вещи в беспорядке были разбросаны по плоту – сушились. Но плот чудом удержался, и врезались мы носом – торцами брёвен. Дрогнули, замерли, мгновение – нас развернуло вправо и пронесло!

Потом ещё были заломы. И страх. И кровавые мозоли на руках парней. И адреналин, адреналин, адреналин!..

Проскурин, выбрав спокойный момент, опять прилёг подремать, укрывшись моим пальтишком. Налетели на бон, это не заботило – выведет на фарватер. Но одно из его брёвен излишне выступало, зацепились веслом, и оно больно ударило меня по ногам ниже колен, едва успела немножко сдержать руками. Но если бы не я, пришлось бы по Шуре. Потому он немедленно был лишён мною всяческого комфорта! А Антонина всё ходила за ним следом, уговаривая, чтобы больше не спал!

Пороги миновали удачно. На камни не напоролись, благодаря большой воде. После порогов Мана поворачивает направо, а слева финальный «хороший» залом. Выгребаем из последних сил и минуем, не задев, как вознаграждение за труды.

Где-то на последних километрах на одной из скал белой краской было написано: «Я люблю тебя, жизнь!» Наверное, кто-то вроде нас натерпелся!

Добрались до устья, вернули знакомой компании топор, разогрели остатки щей, смородиновый чай. На семичасовую электричку опоздали, пришлось ждать девятичасовую.

Вышли на станции «Енисей» – запах специфический. Горько вздохнули. Договорились, что в следующие выходные идём на Столбы – Шура с ними прощаться будет!

Коля Романенко, вернувшись к полуночи домой, до четырёх часов рассказывал своей Надежде о наших приключениях. А Рязанцев лишь спросил Ларису: «Ну, как платье?» «Испортили»,- с досадой сообщила супруга.

В понедельник я встретилась с нею на работе, а также с Антониной и Колей, и мы были поражены, что она ничего не знает!!! Хватило же Вовке терпения смолчать о том, что ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА!

(События 9–11.06.1980 года)

P.S.: Двадцать лет спустя, Александр Владимирович Проскурин с супругой приехали в Красноярск на празднование моего 50-летия. Вместо гитары он привёз с собой караоке, а взамен кривых зубов я обнаружила у него идеальную американскую улыбку! На фотографии с Филиппин он сидит на бамбуковом плоту. А на обороте я читаю нахальное враньё о том, что веслом и крокодилов отгонять приходилось!

Семья Рязанцевых зарабатывает длинные рубли на Севере, по-видимому, на новые платья! А от Романенко я получаю редкие письма с Украины, в которых обязательно есть ностальгическая фраза: — О, Мана!

Вестями делюсь с Антониной, и мы понимаем друг друга.

О, МАНА!

Если б по Мане, да с мощным магнитом –

Многое люди смогли бы найти там:

Тысячу восемь ножей, триста ложек,

Семьдесят девять стальных поварёшек.

Сто тридцать два топора, три ножовки

С манского дна вы достанете ловко!

Вёдер штук сорок, сто пять котелков,

Гвозди и скобы – особый улов!

Двести фонариков, три самовара,

Струны одной семиструнной гитары,

«ФЭДов» – семнадцать, «Зенитов» – четыре,

Сто девяносто ключей от квартиры,

Десять транзисторов, кружек сто двадцать,

Пару часов и уключин тринадцать!

Банку тушёнки, две банки сгущёнки,

Шпильки-заколки какой-то девчонки!

Мисок четыреста, сорок пять вилок…

Лишь не достать вам стеклянных бутылок!

Их там лежит – миллион восемнадцать!

В этом не стоит, друзья, сомневаться.

Знаю я точно! А тот, кто не верит,

Пусть по реке проплывёт и проверит!

Омелко Надежда Тимофеевна

дом.тел – 8 (3912) 66 18 99

сот. тел.: 8 908 327 41 91

Стихи и рассказы в авторской редакции

Художник: Альфир Фахразиев