Надежда ОМЕЛКО

БАНЬКА

Осенью 1993 года я приехала в гости к отцу. Жил он один в стареньком доме. Дом ветшал и разрушался. Окрашенные голубой краской подоконники потемнели и облупились, убогость прикрывали белые задергушки. Старый сундук, хранивший постельное и нательное бельё, стоял на привычном месте, залитый беспечно сияющим солнечным светом. Пол отец не мыл, а лишь подметал, так как ходил по дому, не разуваясь. Но, не смотря ни на что, дом всё же выглядел радостно, потому что был когда-то удачно выстроен и смотрел окнами на солнце.
Я по-детски радовалась встрече. Отец не любил писать писем, а по телефону не слышал меня из-за давней фронтовой контузии, потому поговорить издалека не получалось. Да и человеком он был немногословным. Зато при встрече моим новостям и вопросам не было конца! Между разговорами я принялась подбеливать печь, мыть пол, приводить в порядок посуду, начав с закопчённого чайника на плите. Но отец как-то грустно попросил меня не хлопотать на кухне, так как питаться он уже ходил в новый дом, отстроенный на нашей же усадьбе, где жила семья моего брата. Невестка готовила еду, и обижать её отец не хотел. После смерти мамы и с возрастом, он уже зависел от них. Это было по-человечески понятно, но у меня почему-то больно сжалось сердце.
Новый дом они строили вместе, один только проект года два чертили. Получился он компактным, двухэтажным, с печным и бойлерным отоплением, а окна веранды украшали цветные витражи, привлекая к дому внимание прохожих. Но наш старый, родительский дом мне было нестерпимо жаль. Жаль и отца, который старался никому не быть в тягость.
Иван был весь в него – мастер на все руки. Выделывал шкурки, мастерил сёдла, занимался выжиганием и резьбой по дереву, разбирался в любой технике, держал коней, охотился… Брался за множество дел, которых хватило бы не на одну жизнь. Новый дом требовал доделок и отделок. Огород – неотложных осенних работ. Кроме того, уже наступила пора брусники и орехов. Сруб новой бани тоже ждал рук и времени, а старая основательно прогнила – сквозь стены виднелась улица. Я с тревогой думала о приближающейся зиме. Как отец будет тут?.. Старый и больной. До общественной бани или пятиэтажек с благами цивилизации у родственников ему зимой просто не дойти.
Брат сердился. Но я понимала, что новой бани к зиме явно не будет. Потому решила делать «ремонт» собственными силами. Ради отца. Как уж смогу.
Сгнившие доски двойных стен, которые были когда-то наполнены опилками, не держали гвоздей. Мне с трудом удалось мало-мало заделать наружную сторону новыми досками, «конфискованными» у брата. Пустотелую внутренность я плотно набила старыми половиками, ковриками и тряпками, а изнутри закрыла стену клеёнками.
Ничего, жар на одну помывку удержит. Отец суетился рядом, более всего радуясь тому, что избежал собственного конфликта с сыном, а дочка что, она сделала по-своему, да и уедет, какой с неё спрос?..
Наступила зима. Я посылала в Абазу посылки с разными разностями, которые в изобилии появились на полках городских магазинов. Спешила порадовать и удивить отца.
А двадцать восьмого января его не стало. Хватились, когда не пришёл к обеду…
Той же зимой мне приснился сон, будто отец пьёт чай «Пиквик», что в бумажных пакетиках на ниточке, какие раньше были только в «Аэрофлоте». Пьёт и хвалит, как это удобно. И почему этого раньше не было вдоволь?
Купив в магазине такого чая, я отослала всем родным и близким бандероли, чтобы помянули моего отца, Лысенко Тимофея Егоровича, который пережил раскулачивание и ссылку семьи, прошёл фронтами Великой Отечественной Войны, вырастил пятерых детей, мечтал стать художником, но всю жизнь ради нас проработал в шахте. Прожил тяжёлую жизнь, последними радостями которой были удобные пакетики с чаем, солнечные окна старого дома и тепло баньки, ненадолго сохранённое дочкой.