МАМИНА ЛЕГЕНДА

До войны мама, Ланина Елизавета Ивановна, жила в Хакасии, в руднике Коммунар. Когда в апреле 1942 года погиб на фронте её первый муж, Макаров Степан Борисович, она с двумя детьми вернулась к своей старшей сестре в посёлок Малая Сыя, что в двадцати километрах от рудника. Работала на электростанции, за свою жизнь не раз избиралась в поселковый совет, так как была неугомонной активисткой, весёлым и неунывающим человеком.
Мама была прекрасной рассказчицей, любила вспоминать разные истории, умела удивляться и радоваться жизни, дорожила дружбой и своей родной отцовской фамилией, оставаясь Ланиной до конца своих дней, хотя старшие дети выросли Макаровыми, а мы – Лысенко.
Вот одна из рассказанных ею историй, которую, скорее, следовало бы назвать ЛЕГЕНДОЙ, коими неминуемо обрастает прошлое. А особенно прошлое, прошедшее в таких местах, где и по сей день искатели приключений ищут зарытые клады!
До революции золотым рудником Коммунар в Хакасии владел Иваницкий. Его жена тяжело болела, ей сделали операцию по-женски, всё удалили. Иваницкий решил жениться на другой. Но отношения с прежней женой были всё же хорошие, она даже дала благословление ему на новый брак – свадебная процессия подъезжала к крыльцу её дома. Об этом маме рассказала женщина, которая долгие годы работала у Иваницкого кухаркой. Женщина эта была родной тёткой Михаила Букина – мужа маминой сестры, который тоже погиб на фронте в апреле 1942 года, с разницей в несколько дней с первым мужем мамы – Степаном Макаровым.
До революции и после, вплоть до окончания войны, Ефремкино, Аспад и Чебаки соединяла с Коммунаром вьючная тропа, которая проходила по противоположному от Сыи берегу Июса. Дороги для транспорта не было. По этой тропе сыйские жители ходили на Аспад за ягодой, никем не тронутой в этих дальних и диких местах. Сам Иваницкий жил с молодой женой в Чебаках. Когда началась революция, они бежали на конях через Монголию за границу. Всё золото с собой Иваницкий взять не смог, так как его было очень много – несколько пудов. Вместе со слугой-хакасом они зарыли оставшееся золото где-то на Аспаде. Оно было в слитках, монетах и песком. Хранителем золота остался этот, верный Иваницкому, слуга.
Когда Иваницкий умер за границей, его жена (или дочь?), по договорённости с советским правительством, приезжала в эти места за золотом. Часть золота забрала она, другая часть перешла в собственность нашего государства. С нею были её люди, а также наши из НКВД. Об этом писала в 1937 году местная коммунаровская газета, статья называлась то ли «Верный слуга», то ли «Преданный слуга».
Маме довелось побывать на Аспаде во время войны, куда её направили с целью сбора налогов. Там она познакомилась с молодой хакаской Прасковьей (девичья фамилия Аёшина), муж которой был на фронте, а она растила глухонемого сына. Паша поинтересовалась, не привезли ли гости писем. Письмо ей было. Впоследствии муж её погиб на фронте, а маме она поведала свою горькую историю, что взял он её насильно, без любви. У хакасов в обычае воровать невест.
Там же, на Аспаде, жила и мать Паши – Софья. Маме запомнилось, что Софья жила богаче других, в её доме на столе стояла красивая стряпня из белой муки, что для военных лет было роскошью. Причём, в соседнем доме (всего на Аспаде было домов пять) очень голодно жила её невестка – жена умершего сына, которая растила троих детей. Эти дети были какие-то неуправляемые, дикие, так она, чтобы они не набедокурили, подвешивала их на крюки в доме с помощью каких-то поясков! Так и висели, пока она не переделает всю работу по хозяйству, так как присмотреть за ними было некому.
После войны приступили к строительству дороги от Шира до Коммунара, нагнали много рабочих. К тому времени Прасковья уже перебралась жить на Сыю, где и познакомилась со своим вторым мужем – Николаем Тахтараковым. Софья жила в семье сына Петра, женатого на русской. По каким-то семейным обстоятельствам возникла такая необходимость, что Софье пришлось переселиться на время к дочери, но та не захотела её взять. Так и сидела бабка у пекарни на Сые целый день, пока бабы не взялись костерить да стыдить Пашу, до той поры не забирала свою мать.
В Абазу Тахтараковы уехали чуть раньше нас. А в 1960 году переехали и мы. Ведь дети подрастали, а школа на Сые была лишь начальная. В Абазе продолжали дружить, часто виделись. В их семье тоже было трое послевоенных детей: старшего я помню плохо, знаю лишь, что впоследствии он уехал куда-то на Север; средний – Шурка, привлекательный, с тонкими чертами лица, высокого роста, способный, хорошо учился в школе и дружил с моим братом Иваном, до распада СССР жил в Киргизии; младшая – Таня, которую я недолюб-ливала в детстве, наверное, потому, что младших в семьях (у нас везло Лиле!) всегда балуют. Обосновалась она где-то в Тюменской области. Ну и самый старший сын – тот самый глухонемой от первого брака. В те годы, когда мы учились в Абазе, он был уже взрослым и жил отдельно, жена его тоже была глухонемая.
Так вот этой глухонемой невестке Паша подарила как-то золотую монету. А потом поссорились, и она забрала эту монету назад! Про монету одной из маминых подруг – Анне Шевченко, жившей в Туиме, поведала сама глухонемая. Чем Анна не замедлила поделиться с моей мамой! Ведь следы подарка вели явно на Аспад – к золотым кладам Иваницкого, а потому будоражили воображение!
Впоследствии мы один за другим закончили учёбу в школе и разлетелись, кто куда. Но мои родители так и остались в Абазе, а Тахтараковы вернулись в свои родные места и поселились в Ефремкино. Прасковья умерла в 1986 году. Скоропостижно, утром не проснулась. Самого Тахтаракова не было дома. Ключ от сундука родственники не нашли, хотя, конечно, в сундуке у пожилого человека должно было быть припасено всё необходимое на смерть. Вернувшись из поездки, Николай тоже сказал, что не знает, где ключ, то есть не позволил при людях открыть сундук. Так и одели её в старенькое, даже кофта была с пятнами, нехорошо получилось. Ефремкинские бабы посудили-порядили, да на том всё и закончилось. Из детей на похороны успели приехать только туимские сын с невесткой, от них и узнала Анна эти подробности. А Тахтараков вскоре женился на какой-то Моте, тоже хакаске, одно время жил в Красноярске. Но потом, скорее всего, вернулся доживать свой век в глухие таёжные края. А теперь уж и вовсе затерялся во времени, откуда за золотом уже не приходят…
Мама предполагала, что хранителем золота Иваницкого мог быть или муж Софьи (значит, фамилия Аёшин), или отец (его фамилию, то есть девичью фамилию Софьи, мама не знала). Потому интересно было бы прочесть ту заметку в газете от 1937 года! В годы войны намытый золотой песок или самородки можно было сдавать государству. У тех старателей, которые жили на Коммунаре и официально сдавали золото, на кухне стояло по три куля муки, так как их отоваривали не по карточкам, как остальных, а вот так – мукой. Видимо, Софья сдавала то золото, которое было песком, ведь мужчин, чтобы намыть новое, не было. Потому и ели они в войну белые булки. С этим доводом трудно спорить. А тут ещё и монетка, да сундук с секретом!
Кладоискатели, начитавшись приключенческой литературы, верят, что большие клады никогда не прячут в одном месте, а делят обычно на две-три части. Вот и бродят они по тайге, ищут чужие богатства! Но жена Иваницкого, скорее всего, знала о размере клада. Потому хранитель приберёг лишь малую его часть на чёрный день. Да и куда с золотыми монетами и слитками в нашей стране «строителей коммунизма»? Разве что оставил немного на память, душу потешить! А вот золотой песок пригодился на тот самый чёрный военный день. Впрочем, Иваницкий за любую работу людям платил золотом, так что монеты могли быть в любой семье, живущей в тех местах. История золотого клада Иваницкого волновала за эти годы многих, в том числе и знаменитого сибирского писателя Алексея Черкасова, в своём повествовании слугу-хакаса он называет Имурташкой…
Интересно, знает ли Шурка родословную историю своей семьи, так тесно связанную с историей страны? Мы не виделись со школьных лет. В Абазу он приезжал лишь однажды, заходил навестить моих родителей, а останавливался у своего дядьки – Петра, русская жена которого была известным в Абазе врачом-невропатологом. В разговоре с моим отцом выяснился смешной факт, поразительное совпадение. Шурка жил тогда во Фрунзе, там же жил и племянник отца. Вот отец и поинтересовался у Шурки, не знакомы ли они? Шурка с сомнением усмехнулся, Фрунзе – город большой, столица. А услышав фамилию племянника – Немыкин Анатолий, остолбенел! Анатолий оказался непосредственным Шуркиным начальником! Их общая работа была связана с космонавтикой, Анатолий имел учёную степень, в его семье хранятся фотографии, где он снят с космонавтом Рукавишниковым. Ведь главное человеческое богатство – это ум личности!
Так вот бывает в жизни! Мир тесен и хранит множество полузабытых историй, одной из которых я поделилась с вами.